| Предыдущая страница | Оглавление | Следующая страница |
ВЛАДИМИРСКАЯ ТЮРЬМА И ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕПРЕССИИ
Свою печальную известность Владимирская тюрьма как место политических репрессий приобрела еще с царских времен. Имена ее заключенных: польских повстанцев, матросов, восставших в Кронштадте и Свеаборге, революционеров Фрунзе и Гусева, – были связаны в сознании многих с борьбой против царизма за светлое будущее простого народа. Наступившее вскоре “светлое будущее” своей жестокостью поразило даже привычных к прежним застенкам революционеров. Репрессии, поставленные на государственную основу, стали неотъемлемой чертой сталинской эпохи.
Февраль 1917 года застал во Владимирской временной каторжной тюрьме как революционеров всех оттенков, так и уголовников. Первых на радостях отпустили, вторые остались досиживать. В октябре, когда вся страна была практически деморализована, заключенные попытались взбунтоваться, устроили массовые беспорядки, но вырваться за стены им не удалось.
После октября 1917 года тюремным делом в губернии стал заведовать карательный отдел губисполкома. В газетах того времени можно было прочитать о том, что тюрьмы, как наследие прошлого, перестанут существовать. Весной 1918 года Владимирским губисполкомом было принято решение о закрытии каторжного централа, но по другой причине – за неимением средств на его содержание.
Однако революционной романтики хватило ненадолго. Скоро выяснилось, что у революции есть множество врагов, и им самое место в “отживающем” учреждении, а заодно туда же можно отправить несознательного рабочего, крестьянина, не выполнившего продразверстку, по классовому признаку там оказались “бывшие”: дворяне, купцы, священники.
При тюрьме, носившей в то время название Губернский исправтруддом, было организовано бюро принудработ, заключенные работали на уборке и благоустройстве города. Тюремная церковь была закрыта, и занятый ею этаж был отдан под тюремный клуб, где проходили диспуты между известным лектором-атеистом Еремеевым и сидящими в заключении священнослужителями, давал представления театр, играл оркестр из числа заключенных и работало юридическое бюро.
В начале 1921 года та часть тюрьмы, что до революции служила каторжным централом, была превращена в губернский изолятор специального назначения – политизолятор. Среди прочих врагов революции оказались здесь и те, кто еще недавно принимал самое деятельное участие в борьбе с царизмом: социал-демократы, эсеры, анархисты.
Сохранился список заключенных, переданный из тюрьмы в московский “Красный крест”. В нем фамилии 67 человек, из которых 5 эсеров, один анархист, двое беспартийных, а все остальные – социал-демократы меньшевики, в недавнем прошлом ближайшие союзники большевиков. Одним из них был Григорий Михайлович Полежаев, член РСДРП с 1904 года, в 1906 году он был приговорен к 6 годам каторжных работ, которые отбывал во Владимирской каторжной тюрьме. После октября 1917 года в течение четырех лет был арестован десять раз и вторично заключен во Владимирский централ уже при Советской власти. Репрессирован в 1937 году.
С открытием Суздальского политизолятора специального назначения большая часть политзаключенных была отправлена туда, а сама Владимирская тюрьма в конце 20-х годов становится особой тюрьмой госбезопасности – одной из шести существовавших в то время в СССР.
Тридцатые годы – годы ежовщины, годы громких политических процессов. Очевидно, что тюрьма не стояла без дела, тем более, что в 1938 году был достроен новый тюремный корпус и лимитная численность заключенных доведена до 1700. Однако никаких документов об этом периоде пока не найдено вообще, если не считать актов об уничтожении тюремных архивов в октябре 1941 года, когда в период битвы с немецкими фашистами под Москвой тюрьма готовилась к эвакуации. Впрочем, есть интересные сведения из отчетов, которые в единственном экземпляре ложились на стол Берии. Из них, в частности, известно, что наполняемость тюрьмы колебалась по месяцам от четырехсот до двух с половиной тысяч человек.
Всего в тюрьмах СССР в предвоенном 1939 году находилось 352 тысячи заключенных. Из них 239 тысяч находились под следствием, в свою очередь 139 тысяч числилось за органами госбезопасности, осужденных к тюремному заключению было 9142 человека. Это означало, что, при лимите в 1700 человек, примерно каждый шестой заключенный тюремного режима находился во Владимире.
О составе заключенных в 30-е годы можно судить по нескольким фамилиям, ставшим известными в наше время, – это люди, имевшие положение в обществе.
Ефим Цейтлин – первый председатель российского комсомола. В 1937 году он находился здесь и отсюда был увезен на расстрел в г.Иваново, где тогда располагалось областное управление госбезопасности.
Сулейман Азимов – второй секретарь ЦК компартии Узбекистана, шестнадцать лет, с 1938 по 1954 год, провел в тюрьме. Интересно, что, выйдя из нее и обратившись в ЦК по поводу восстановления в партии, он узнал, что не только не был исключен из нее, но о его заключении в ЦК даже не было известно.
К сожалению, узнать имена других политических узников довоенного времени пока не представляется возможным. Нет также документального подтверждения сведений о том, были ли в эти годы расстрелы во Владимирской тюрьме. Считается, что ни в 30-е, ни в 40-е годы, ни позднее смертные приговоры в исполнение не приводились в связи с тем, что центр области находился с 1929 по 1944 годы в г. Иванове, и приговоренных к расстрелу увозили туда. Согласиться с этим трудно. Особая тюрьма пользовалась достаточной самостоятельностью, она была как бы филиалом Лубянки, удаленным от нее на несколько часов езды. Кроме того, имеются свидетельства о том, что в довоенные годы по ночам из тюрьмы вывозили трупы расстрелянных и хоронили на кладбище, расположенном за тюремной стеной.
Значительно полнее сохранились архивы послевоенного периода. Из сохранившихся документов в областном архиве УВД, Государственном архиве Российской Федерации, из сохранившейся в тюрьме картотеки мы можем довольно подробно узнать о том, кто содержался здесь в это время и за какие преступления.
Тюрьма была, что называется, отсидочной, то есть в нее попадали люди, уже имевшие приговоры. В те годы можно было просидеть на Лубянке во внутренней тюрьме или в Бутырской тюрьме под следствием и пять, и десять лет. Пожалуй, самый яркий пример – номерные заключенные члены правительств прибалтийских государств. Они провели по 11 лет, с 1941 по 1952 гг., в одиночных камерах внутренних тюрем Кирова и Иванова, и лишь после получения приговора были направлены во Владимирскую тюрьму.
Номерные заключенные не только содержались без имен и фамилий, но даже сам факт их содержания являлся тайной. Вот их полный список:
№ 1 – Меркис Антон Карлович, премьер-министр Литвы в 1940 г.
№ 2 – Меркис (Меркене) Мария Антоновна, жена А. Меркиса.
№ 3 – Орджоникидзе Константин Константинович, брат наркома Серго Орджоникидзе.
№ 4 – Меркис Гедемин Антонович, сын А. Меркиса.
№ 5 – Урбшис Юозас Казимирович, министр иностранных дел Литвы.
№ 6 – Урбшис (Урбшене) Мария Францевна, жена Ю. Урбшиса.
№ 7 – Мунтерс Вильгельм Карлович, министр иностранных дел Латвии.
№ 8 – Мунтерс Наталья Александровна, жена В. Мунтерса.
№ 9 – Балодис Иван Петрович, зам. президента и военный министр Латвии.
№ 10 – Балодис Эльвира Юльевна, жена И. Балодиса.
№ 11 – Лайдонер Иван Яковлевич, генерал, командующий эстонской армией, умер во Владимирской тюрьме 16.06.1953.
№ 12 – Лайдонер Мария Антоновна, жена И. Лайдонера.
№ 15 – Аладжанян Петр Степанович, он же Аладжани Пиэтро ди Стефано, священник, шпион Англии, профессор философии..
№ 21 – Молочников Николай Владимирович.
№ 22 – Аллилуева Евгения Александровна, жена брата Н. Аллилуевой – жены Сталина; Павел Сергеевич Аллилуев умер при невыясненных обстоятельствах в 1938 г.
№ 23 – Аллилуева Анна Сергеевна, сестра Н.Аллилуевой, ее муж Реденс был расстрелян.
№ 24 – Клемент Тибор, венгр, шпионаж.
№ 25 – Пап Ласло, венгр, шпионаж.
№ 26 – Шандель Карл, венгр, шпионаж.
№ 27 – Майнерс Вольфганг Иоганн, немец, журналист, шпионаж.
№ 28 – Вадильо Мартинас Эвелио, мексиканец, шпионаж.
№ 29 – Меньшагин Борис Георгиевич, обербургомистр Смоленска во время оккупации.
№ 30 – Стульгинскис Александрас сын Доменика, первый президент Литвы.
№ 31 – Шилингас Стасис сын Адомаса, министр юстиции, член Государственного совета Литовской республики.
№ 32 – Тонкунас Иозас сын Миколаса, министр просвещения Литвы.
Содержание под номерами, в одиночных камерах было тяжелым испытанием для заключенных, которое некоторые не выдерживали. Заключенный № 24 сошел с ума. Тюремный врач записала в истории болезни: “Заключенный задумчив, временами мало подвижен. Во время выводов на оправку пытается бежать в неопределенном направлении. Каждого работника тюрьмы он считает шпионом, членом тайной организации... Кричит заключенный в течение 1,5 лет – за это время он неоднократно подвергался и карцерному наказанию и одеванию смирительной рубахи, но продолжает систематически кричать одно и то же – что его окружают шпионы, вредители, причем сознавая, что и сам он шпион”.
В Казань в тюремную психиатрическую больницу была отправлена и родственница Сталина, сестра его трагически погибшей жены Анна Сергеевна Аллилуева.
О перестукивании, записках из камеры в камеру и других вольностях дореволюционных политических не могло быть и речи, режим в тюрьме был строгим. Так Сулейман Азимов вспоминал, что угодил в карцер за неровно положенную подушку.
Послевоенные годы, как известно, были отмечены новой волной арестов, в камерах оказались представители интеллигенции, бывшие фронтовики, врачи, повторно подвергались заключению те, кто уже отбыл свой срок ранее.
Одним из заключенных Владимирской тюрьмы был поэт, мыслитель Даниил Леонидович Андреев, прошедший многие фронтовые дороги, одним из первых вошедший с войсками в освобожденный от фашистской блокады Ленинград. В одной с ним камере оказался автор первой музейной экспозиции о войне Лев Львович Раков, историк, всю войну собиравший материалы для экспозиции о блокаде и обороне Ленинграда. Эта экспозиция, как и ее автор, в 1947 году была “репрессирована” – разобрана с приговором: неправильное отражение роли товарища Сталина в организации разгрома Германии.
Василий Васильевич Парин – академик-секретарь Академии медицинских наук, в годы войны создавший кровозаменители, спасшие тысячи солдатских жизней, стал жертвой шпиономании и был, как Андреев и Раков, осужден на 25 лет тюремного заключения.
Андреев, Парин и Раков, сидя в одной камере, написали на небольших листках бумаги книгу “Новейший Плутарх”, где за событиями в жизни вымышленных сатирических персонажей легко угадываются типичные характеры эпохи, а то и конкретные лица.
Даниил Андреев, чей дар вестника в тюрьме получил особую силу, писал стихи, восстанавливал по памяти рукописи произведений, конфискованных при аресте. Вершиной его тюремного творения стала метафилософия истории “Роза мира”.
Писали в тюрьме многие. Один из заключенных получил в 1954 году необычную для тюрьмы посылку, в ней не было ни чеснока, ни сахара, зато было два килограмма писчей бумаги. Этим человеком был бывший депутат трех государственных Дум, принимавший в 1917 году отречение от престола Николая II, один из активных деятелей белого движения Василий Витальевич Шульгин. В его личном деле сохранился рапорт тюремного начальства об уничтожении рукописи “Необычайные приключения князя Януша Воронецкого”. Часть из написанного в тюрьме В.В.Шульгиным была скрыта от глаз до конца 80-х годов в спецхране архива Октябрьской революции, другие рукописи, например, поэмы “Сахар”, “Мука” и “Вода”, исчезли навсегда.
В одной камере с Шульгиным оказался историк искусствовед Иван Алексеевич Корнеев. Вдвоем они написали до сих пор не изданную поэму “Земля”. Рассказывали, что Корнеева, очевидно, это исходило из Москвы, вызвал к себе начальник тюрьмы и предложил писать историю музыки, на что тот бурно возмутился: “Что? Сидеть в тюрьме и писать о музыке?!”
Среди заключенных послевоенного периода было немало известных людей: артистка Зоя Федорова, певица Лидия Русланова, жены проходивших по Ленинградскому делу Вознесенского и Кузнецова, жена легендарного командарма Буденного, певица Большого театра Ольга Михайлова. Здесь была в заключении известная писательница Галина Серебрякова-Сокольникова, автор книг о Карле Марксе. Она потеряла сразу двух близких людей. Ее первый муж, нарком труда Л.П.Серебряков, и второй - известный революционер, соратник Ленина, редактор Правды” и нарком финансов Сокольников были осуждены по одному делу и расстреляны. Здесь отбывали сроки руководители Карело-Финской ССР Виролайнен и Куприянов, авиаконструктор Угер, Н.В.Канель и Р.В.Этингер (дело врачей) и многие другие.
Но не менее драматичны и судьбы простых людей. Перед войной и в самом ее начале вышли законы, по которым опоздание на работу приравнивалось к уголовному преступлению. За мелкое хищение по закону от “седьмого-восьмого” (Указ от 07.08.1932 г.) люди получали несоразмерно огромные сроки – до 10 лет. Владимирская тюрьма приняла немало таких осужденных. Среди них рабочие владимирских заводов “Автоприбор”, химического и других предприятий.
В 1953 году тюрьма перешла из ведомства госбезопасности в ведение министерства внутренних дел. Вскоре зазвучало незнакомое поначалу слово – реабилитация. В 1956 году в тюрьме работала специальная комиссия, которая пересматривала дела и многих тут же освобождала. Тысячи людей были признаны невиновными, других просто освобождали с зачетом отбытого срока. Когда рассматривалось дело уже безнадежно больного Д.Андреева, перенесшего в тюрьме инфаркт, комиссия сняла абсолютно абсурдное обвинение по статье 58-8 (терроризм, покушение на т. Сталина), но оставила в силе обвинение в антисоветской агитации, по которому Андреев остался досиживать до последнего звонка десять лет. Хрущевская “оттепель” не была полным отказом компартии от репрессий, как средства внутриполитической борьбы, государство устранило переборы, но не изменило сам принцип.
В 1958 году в тюрьме оказался Револьт Иванович Пименов, один из тех, кого позже назовут диссидентами. Молодой чрезвычайно одаренный математик Пименов, находясь в заключении, имел разрешение на получение по межбиблиотечному абонементу книг из библиотеки Академии наук. В тюрьме им была подготовлена к защите кандидатская диссертация. В 90-е годы он был избран депутатом Верховного Совета РСФСР, принимал участие в подготовке текста ее новой Конституции.
Вряд ли кому из нас что-либо скажут фамилии Абанькин, Аваков, Авилов, Анохин, Антонов, Арефьев... Между тем это только несколько фамилий, взятых наугад, – людей, оказавшихся в тюрьме за свои убеждения именно в эти “оттепельные” хрущевские годы и осужденных по той же самой статье 58-10 – антисоветская агитация и пропаганда. Впрочем, вскоре статья переменится на 70-ю, изменится ее формулировка, но неизменным останется смысл – борьба с инакомыслием.
Владимирская тюрьма и здесь не оказалась в стороне. В 1966 году во Владимире прошел политический процесс, запомнившийся многим: судили Юлия Даниэля и Андрея Синявского, судили не за действия, направленные против Советской власти, судили за несогласие. Диссидентское движение стало одной из примечательных черт всей эпохи конца 60-х – 80-х годов. Во Владимирской тюрьме сидели известные всей стране В. Буковский, Н. Щаранский, М. Бегун, К. Любарский. Их фамилии были на слуху благодаря радиостанциям “Свобода”, “Голос Америки”, громким событием стал обмен Буковского на лидера чилийских коммунистов Луиса Корвалана.
Менее известны фамилии людей, которые попытались как раз не словом, а делом противостоять коммунистической идее, – это члены “Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа”, отбывшие сроки во Владимирской тюрьме: Игорь Огурцов, Михаил Садо, Леонид Бородин. Ленинградское КГБ не поверило вначале информатору, сообщившему о том, что в колыбели революции Ленинграде уже три года действует подпольная организация, поставившая своей целью ни много ни мало – вооруженное свержение власти коммунистов. Эта организация, состоявшая из людей верующих, составила программу, где определила пути перестройки общества на принципах социал-христианства. Устав организации предусматривал создание боевых подразделений, планировался захват оружия.
В 1977 году Владимирский обком КПСС вышел с инициативой о переводе политических заключенных в мордовские лагеря, г. Владимир к этому времени стал крупным туристическим центром. Инициатива была поддержана, и местные власти избавились, наконец, от проблем, которые доставляла ей эта категория заключенных.
Последними, из числа диссидентов, уже в 80-е годы в тюрьме побывали поэт Виктор Некипелов и известный правозащитник Анатолий Марченко.
Сегодня в тюрьме действует музей, в экспозиции которого собраны документы, рассказывающие о разных эпохах. В них есть много общего – ведь в разные времена заключенными становились не только преступники, но и люди, отстаивавшие свои идеи, не желавшие молчать и презиравшие опасность. Быть может, в России не случилось бы ни революций, ни крушения государственных устоев, если бы ее лидеры полагались не на силу, а на поиск согласия в обществе.
Тюрьма – это отражение политики власти. Хочется верить, что эпоха политических репрессий и гонений навсегда ушла в прошлое, и тюрьме придется выполнять только положенные ей в государстве функции: содержать людей, преступивших закон и осужденных по закону.
В.Гуринович,
заведующий отделом современной истории
Владимиро-Суздальского музея-заповедника.
Комментарии
Отправить комментарий